Несколько попыток описать впечатления от этой книги окончились провалом.
Я пытался писать их как простой читатель, только что окончивший читать. Тогда получился только немного придавленный писк – “Ай-яй-яй! Здорово-здорово-здорово! Как-я-жив-то-до-сих-пор…”. В пропасть. Через несколько дней последовало осмысление и попытка передать ощущения литературоведческим языком – “Развитие сюжета здесь подразумевает…”. Но оно не подразумевает, так что тоже в пропасть. Тут я закончил читать следующую книгу, на этот раз это были Олди “Дайте им умереть”, и родилась попытка сравнительной рецензии – “Тут они…, а здесь они… И тогда там… Поэтому тут…” Живые аллюзии так и прыгали по бумаге, сметая литературный стиль и смысл написанного. Допрыгав до края листа они сорвались в пропасть. Потом я закончил и выложил зарисовку о сэре Максе. Пытаясь вспомнить момент, когда я начал ее писать, понял, что есть шанс, что рецензия созреет осенью, в пору закупок болгарского перца по десять рублей за килограмм. Но к тому времени многое уже протухнет и придется читать книгу заново. И тогда начнется снова “Ай-яй-яй!… Здорово-здорово-здорово…”. Замкнутый круг меня не устраивал. А еще больше не устраивало если после перечитывания не начнется ай-яй-яй и все старые впечатления окажутся в пропасти. Так что, следуя совету современных психологов, я начал именно с констатации своего замешательства. А дальше – как кривая вывезет. Может быть – в пропасть.
Прочитал я новых Дяченко. Это же Кастанеда-light!
Коллега
Говорить о сюжете подробно смысла нет. Это книга о школе, школе волшебства. Причем не в его привычном фэнтэзийном понимании, а в более, классическом что ли… Описание идет не от атрибутов, как, например, у Роулинг или Ле Гуин, а от внутренней сути самой магии. Магии как способа взаимодействия с миром. Так бы мог написать Кастанеда, если бы он умел.
Это книга о точке зрения. То есть о магии. И о шорах, которые невозможно добровольно снять. И о том, что невозможно взмахнуть волшебной палочкой и поднять мешок с картошкой на пятый этаж. Для обычного человека невозможно. А тот, кто это может – тот уже не человек. Ему уже не сдалась эта волшебная палочка и этот мешок картошки. Людену не интересно говорить с человеком. Может быть только в контексте превращения человека в людена.
Это книга о любви и страхе. О том, что страх лучший учитель. И о том, что это неправда. О том, что нет любви без страха. И о том, что и это не так. Я увидел в книге чудесную спираль превращений и опровержений более раннего. На мой взгляд она чрезвычайно похожая на реальную спираль обучения.
Это книга о внутреннем развитии личности. Развитии через “не могу”, когда далеко не дружеские пинки учителя продвигают вперед по чуть-чуть. И об обиде – “почему нельзя иначе?”. А у меня в этот момент Катя начинала учить таблицу умножения. И я никак не понимал – как это можно – не учиться? Ведь это опасно – не учиться. Спустя некоторое время моя “крыша” вернулась, но память об этом опыте жива.
Возможно потом что-то изменится, но сейчас для меня эта книга стоит на уровне “Пещеры”, то есть очень высоко. За то, что она вызвала у меня погружение, очень глубокое и очень живое. Мое ощущение можно выразить ассоциацией с паровозом, который на переезде сбил корову и протащил ее впереди себя, сбросив ободранный костяк только на следующем переезде. Идти потом на привычный луг довольно тяжело и непривычно.
Вот липа. Вот скамейка. Вот крыльцо. Сашка поставила ногу на нижнюю ступеньку, чуть придержала, чтобы крыльцо не выскользнуло. Все. Она дошла. С каждым разом все легче; наверное, Портнов прав, и скоро она окончательно войдет в норму… вернее, в «то состояние, что представляется нормой на данном этапе».
Спасибо! А то я уже собиралась вопрошать, где “отдельный разговор” о Дяченках.
После твоей рецензии немедленно захотелось бежать читать “Vita nostra”, но – вот беда! – уже прочитала недавно и мне – начнем с первого круга, который “Ай-яй-яй!… Здорово-здорово-здорово! – не понравилось. Было, правда, отягчающее обстоятельство: одновременно кормила, что, конечно, отвлекает. Может быть, поэтому, но именно эмоционально не зацепило, погружения не случилось. Умом в основном согласна с написанным тобой (только у Ле Гуин исходная точка, по-моему, совсем не атрибуты, хотя и нет цели окунуться внутрь сознания мага или человека. Но об этом не будет идти речь в нашей саге), но все это в самом романе для меня осталось недовоплощенным. Оно есть, но по большей части недостаточно неживое. В первую очередь образов касается; послушать только, как они говорят! Оправдание “они не люди” не годится: фигурки-то все равно не должны бать такими картонными. Это о преподавателях школы чародейства, например. Они не несущие конструкции, а вспомогательные, и это видно. То, как выстроена трансформация, взросление Саши в отношениях с Портновым, Стерхом, вызывало какое-то смущенное недоумение: это не диалог учителя-ученика (родителя-ребенка), не разговор взрослых (ни с одной стороны), а детское: Низзя – Оно само! А все равно низзя – Оно само! А я сейчас папе пожалуюсь, Завулон, т.е. Фарит, взываю!
О мире-тексте (но зато красивая игра: станешь частью Речи…) – странно это. То ли Д. вдруг решили популяризировать околопостмодернистские идеи, то ли сами только что о них узнали (да вряд ли), то ли сами придумали, то ли Клинч научил… Непонятно и, по-моему, тоже ослабляет впечатление.
Если уж сравнивать, то глубже “Пещеры” ;-) не вырыли.
Да, успела себя почувствовать ущербной в чем-то: всем вокруг понравилось, а мне нет. Чего-то не вижу? Не хочу? Не могу? Не вовремя для себя прочла? А может, просто не мое – сейчас или вообще, причем не по идеям, а по способу их выражения.
В связи с этим: очень хотела бы прочитать роман обо всем об этом – см. твою рецензию еще раз, – любимыми Дяченко написанный! “Vita nostra”? Да! Только живая!